От Фрейда к IFS и схема-терапии: почему теория субличностей снова оказалась в тренде и как она помогает решать внутренние проблемы

«Одна часть меня хочет сладкого, другая — похудеть. А третья вообще уверена, что всё это бессмысленно». Если вам знакомы такие диалоги с самим собой, вы в хорошей компании. Современная психотерапия всё чаще говорит о том, что мы устроены не как монолитная личность, а как целая система внутренних частей — иногда дружных, а иногда конфликтующих. Если вам будет проще, можете представлять себе, что речь идет о семье. Кстати, именно так о частях и говорят в одном из подходов — IFS (внутренние семейные системы).

Эта идея вовсе не нова. По сути, современные терапевты вернулись к идеям Зигмунда Фрейда. Отец психоанализа еще в начале XX века говорил о «множественности Я». С тех пор теория частей, или субличностей, прошла долгий путь, и сегодня мы встречаемся со статьями и тиктоками на тему «Как позаботиться о Внутреннем ребенке» или «Как дать отпор Внутреннему критику».

Фрейд: арена между «хочу» и «должен»

Зигмунд Фрейд описывал психику как поле борьбы трех сил: Ид (наши инстинкты и желания), Эго (рациональный посредник) и Суперэго (внутренний надзиратель, голос морали). В книге «Я и Оно» он фактически задал рамку для всех последующих подходов: мы внутри неоднородны.

Несмотря на то, что некоторые идеи Фрейда оказались несостоятельны и не нашли подтверждения, именно идея субличностей оказалась живучей.

«Хочу, но нельзя» — универсальный внутренний конфликт, знакомый каждому. Это и есть конфликт между Ид и Суперэго. Первая отвечает за желания, вторая за систему правил и запретов. Фрейд считал, что Ид — это примитивная часть и руководствуется она принципом удовольствия, а Суперэго носит в себе правила и нормы, усвоенные в процессе взросления. Ид всё время стремится к удовлетворению своих желаний, но Суперэго ограничивает ее. Иногда чрезмерно — в результате возникает подавление (или фрустрация) потребностей, и если это происходит систематически, то возникают невротические состояния.

Иногда чрезмерное доминирование Суперэго проявлялось в невротических симптомах. Один из известных клинических примеров, на который ссылался Фрейд, — так называемый «перчаточный синдром».

У пациентки немела кисть до запястья, как будто она надела плотную перчатку. С медицинской точки зрения так быть не может: нервы иннервируют руку иначе, и утрата чувствительности «по границе перчатки» никак не объясняется анатомией.

Фрейд наблюдал это преимущественно у женщин и связывал это с викторианским мифом об их асексуальности. По его мнению, «перчаточный синдром» был отражением психического конфликта. Ядром конфликта были желания, связанные с мастурбацией. Рука становилась как бы «парализованной», чтобы не совершать запретного действия. Таким образом тело брало на себя роль сурового надзирателя, реализуя требования Суперэго и подавляя импульсы Ид.

Его коллега Карл Юнг пошел дальше и заговорил о множественности в терминах архетипов: у каждого есть социальная Персона, вытесненная Тень, женская и мужская части — Анима и Анимус. Юнг считал, что зрелость — это интеграция этих фигур.

Возможно, отношения между частями, одна из которых запрещает, а другая требует, напомнили вам отношения между родителем и ребенком. Не только вам, но и Эрику Берну.

Эрик Берн и транзактный анализ

В 1960-е годы психиатр Эрик Берн сделал идею субличностей проще и ближе к практике. В книге «Транзактный анализ в психотерапии» (1961) он выделил три состояния Я:

Берн показал, что наши повседневные диалоги часто представляют собой столкновения этих внутренних ролей. Например, Ребенок хочет пиццу на ужин, Родитель говорит «надо есть суп», а Взрослый взвешивает калории и цену.

Те же сценарии проявляются и в отношениях между людьми. Один может «включить Ребенка» — ждать заботы, поддержки или даже капризничать, а партнер — ответить из состояния Родителя: заботиться, нянчить или, наоборот, читать нотации. В других случаях мы можем оба действовать как Родители — поучать друг друга, или как Дети — обижаться и требовать.

С точки зрения Берна, наиболее здоровое и продуктивное взаимодействие строится, когда два человека встречаются на уровне Взрослых. В этом состоянии мы способны обсуждать потребности друг друга и договариваться, без морализаторства и обид. Именно это, по мнению создателя транзактного анализа, делает отношения подлинными, зрелыми и свободными от лишних игр.

Схема-терапия: целая галерея внутренних персонажей

В 1990-е годы когнитивно-поведенческий терапевт Джеффри Янг заметил: традиционная КПТ плохо помогает в работе с хроническими проблемами и личностными расстройствами. Быстро менять убеждения и привычки получалось, но глубинные трудности — чувство пустоты, хроническая стыдливость, разрушительные отношения — оставались.

Будучи любознательным и открытым к другим школам, Янг отправился учиться у коллег. Он заимствовал у психоаналитиков идею о внутренних конфликтах, из гештальт-подхода — техники переживания и диалога с собой, из психодрамы — элементы ролевой работы.

Ключевой опорой стала теория привязанности, которая подчеркивает: качество связи с первыми значимыми взрослыми формирует то, как мы справляемся с эмоциями и строим отношения всю жизнь.

Так родилась схема-терапия — эклектичный подход, ориентированный на работу с глубинными эмоциональными потребностями и травмами. Она объединила когнитивные идеи о том, что чувства и поведение зависят от интерпретаций событий, с признанием того, что эти интерпретации укоренены в раннем опыте и эмоциональных связях.

В рамках схема-терапии идея субличностей получила новое развитие: речь идет о так называемых «режимах» (modes). Это состояния личности, в которых мы оказываемся под влиянием определенной части — например, Уязвимого ребенка, Карающего критика или Избегающего защитника. Режимы могут сменять друг друга в течение дня, и задача терапии — научить распознавать их и активировать фигуру Здорового взрослого, которая способна заботиться об уязвимой части и устанавливать границы Внутреннему критику.

Помимо уже знакомых нам из транзактного анализа Ребенка, Взрослого и Родителя (в схема-терапии его называют Критиком), есть еще и дисфункциональные копинги — избегания, капитуляции и гиперкомпенсации. Всего выделяют от 12 до 35 режимов.

Исследователь Дэвид Джон Артур Эдвардс пошел дальше и выделил 80 режимов в своей статье Using Schema Modes for Case Conceptualization in Schema Therapy: An Applied Clinical Approach. Все их запомнить сложно, да и не нужно. В основном терапевты в практике используют названия 10–12 режимов.

Задача терапевта — сделать «карту схем и режимов» клиента, то есть показать, как именно в его жизни включаются субличности, на что влияют и к чему приводят. И дальше включить их в работу.

Задача схема-терапии — помочь Здоровому взрослому занять ведущую позицию и научиться поддерживать уязвимые части, вместо того чтобы их подавлять.

Internal Family Systems (IFS): психика как семья

В те же годы в США системный семейный терапевт Ричард Шварц предложил модель Internal Family Systems (IFS) — «внутренние семейные системы».

В этом подходе внутренняя жизнь рассматривается как своеобразная семья, где у каждой части есть своя роль:

Центральным понятием является Self — ядро личности, состояние любопытного, спокойного, сострадательного и принимающего Я, которое способно выстраивать заботливые отношения со всеми частями.

Если схема-терапия изначально задумывалась как инструмент для работы с личностными расстройствами, то IFS изначально позиционировалась как подход к терапии травмы. Сегодня исследования подтверждают ее эффективность при посттравматическом стрессовом расстройстве и комплексной травме.

IFS относительно недавно начала развиваться в России: официальное сообщество появилось в 2018 году, и с тех пор интерес к методу растет, в том числе благодаря его простому и близкому современному языку.

Главная идея IFS звучит радикально по сравнению с более ранними подходами: с частями не нужно бороться. У каждой из них — даже у тех, что мешают жить, — есть позитивное намерение. Когда-то их задачей было защитить человека от боли. Терапия помогает «подружиться» с частями, выяснить это намерение и освободить их от бремени — травматических воспоминаний, чувств и убеждений, которые они носили годами.

Почему теория частей в тренде сегодня

Во-первых, это понятный язык. Гораздо проще сказать: «Это говорит мой Внутренний критик», чем объяснять: «У меня активировалась дисфункциональная когнитивная схема».

Это ответ на культуру сторителлинга. Мы привыкли мыслить в образах и нарративах. «Уязвимый ребенок» звучит как персонаж истории, а не как абстрактная категория.

Это снижает чувство вины, снижает самообвинение, помогает избавиться от чувства стыда. Если внутри есть часть, которая откладывает дела, это не значит, что я «ленивый человек». Я могу услышать эту часть, понять, какие переживания она в себе несет, а не воевать со всем собой. В конечном итоге это повышает самоэффективность и помогает регулировать свое поведение.

Идею множественности Я сегодня подтверждают и данные нейробиологии. Современные исследования с помощью фМРТ показывают: у разных «частей» действительно разные нейронные паттерны. Когда активируется, например, уязвимый или травматический опыт, усиливается работа миндалины и связанных с ней сетей страха. Когда же человек переходит в состояние любопытного и принимающего Self, включаются другие структуры — прежде всего медиальная префронтальная кора, связанная с регуляцией эмоций и эмпатией. По сути, мы видим, что субличности — не просто метафора, а разные режимы работы мозга и нервной системы.

Важно не путать: субличности ≠ расстройство множественной личности

Важно не совершать ошибку и не путать работу с субличностями с диагнозом ДРИ — диссоциативное расстройство идентичности. Это разные вещи.

При этом расстройстве человек не способен вспомнить события повседневной жизни, личную информацию или стрессовые события. При ДРИ происходит глубокое расщепление психики, вызванное тяжелым травматическим опытом.