Устойчивость диктатора. Как Ким Ир Сен переиграл оппозицию, пытавшуюся его свергнуть, и при чем тут Москва

25 февраля 1956 года стало поистине историческим днем, навсегда изменившим весь социалистический лагерь. В этот день на XX съезде КПСС первый секретарь ЦК Никита Хрущев выступил с речью, осуждающей сталинское наследие. Хрущев говорил немыслимые вещи. Тот, которого считали непогрешимым вождем народов, отдавал приказы о казни невинных. Он был не верным учеником Ленина, а человеком, исказившим ленинские заветы. Сталин, говорил Хрущев, был никуда не годным руководителем, и его ошибки принесли много страданий и горя советским людям.

Не будет преувеличением сказать, что эта речь произвела грандиозный эффект на все человечество. Хрущев открыл дорогу радикальной либерализации социалистических стран.

Из тюрем выходили политические заключенные. Ослаблялась цензура, в печати стали появляться публикации, о которых раньше нельзя было и помыслить. Ни одна речь в мировой истории не повлияла на улучшение жизни такого числа людей за столь короткий срок, как это историческое выступление Никиты Хрущева.

Северная Корея была одной из стран, на политическую жизнь которых речь оказала самое непосредственное влияние. Когда делегата от КНДР на XX съезде, вице-маршала Чхве Ёнгона, как и остальных иностранцев, не пустили на закрытое заседание, вряд ли он представлял, что произойдет в этот день.

Для части северокорейской элиты речь Хрущева стала сигналом того, что начинаются новые времена. КПСС обвинила Сталина в создании собственного культа, узурпации власти в ущерб деятельности ЦК, самоуверенном и бездарном руководстве армией во время войны — и много кто в ТПК (Трудовой партии Кореи) мог показать пальцем на человека, которому можно было бы предъявить сходный, если не вообще тождественный список обвинений.

В пхеньянских верхах стал оформляться заговор против вождя. Главной движущей силой этого заговора стали выходцы из Китая.

Советская фракция была ослаблена, а фракция коммунистов-подпольщиков колониальных времен практически уничтожена. Неофициальным лидером заговорщиков считался Чхве Чханик, один из заместителей Ким Ир Сена по Кабинету министров. В случае победы оппозиции он должен был встать во главе ТПК. Чхве Чханик был выходцем из китайской фракции. В Китае он прожил около десяти лет, в течение которых тесно сотрудничал с КПК.

Это был странный союз тех, кто желал перемен, тех, кто не любил Ким Ир Сена, тех, кто стремился избавиться от своих врагов в ЦК, и тех, кто просто жаждал власти. Некоторые из членов оппозиции, включая Чхве Чханика, ранее помогали Ким Ир Сену в его атаках на своих противников, включая советских корейцев. Но теперь всю эту необычную группу объединяла одна цель: свержение Ким Ир Сена.

Заговорщики практически не владели искусством политической интриги, что в конце концов и обрекло их на поражение — ведь их враг был в этом искусстве искушен, как очень немногие.

19 марта Ким Ир Сен получил копию речи Хрущева. Вождь понимал, что эта речь таит в себе огромную угрозу его власти и что ему надо действовать, и действовать быстро. Первой реакцией Кима было заявить, что в ТПК действительно существовал культ личности, но не Ким Ир Сена, а Пак Хонёна, а теперь проблема решена, Пак вместе со своим культом вычищен из партийных рядов и ТПК идет вперед, к новым победам.

Конечно, едва ли Ким мог рассчитывать, что на этом вопрос можно будет закрыть. Заговор против вождя продолжал разрастаться. Оппозиционеры стали осторожно кидать пробные шары в сторону других членов Центрального комитета, пытаясь выяснить, можно ли будет рассчитывать на их поддержку. В ходе этих переговоров о заговоре узнали и лоялисты, которые поспешили поделиться информацией с Ким Ир Сеном.

Первым большим партийным мероприятием в Северной Корее, состоявшимся после речи Хрущева, стал III съезд ТПК. Съезд открылся 23 апреля, на следующий день после празднования очередной годовщины дня рождения Ленина. Мероприятие длилось шесть дней. Съезд прошел в относительно спокойной обстановке: к тому времени оппозиция совершенно не была готова к атаке на Ким Ир Сена.

Более того, один из противников вождя — посол КНДР в СССР Ли Санчжо — допустил стратегическую ошибку: он дважды передавал в президиум съезда записки с предложениями обсудить проблему культа личности. Из этой затеи ничего не вышло: выступления на съезде подверглись цензуре со стороны отделов ЦК ТПК, остававшихся верными Ким Ир Сену.

Ли Санчжо продолжал отстаивать свои взгляды даже после съезда, когда ему пришлось столкнуться лицом к лицу с лоялистами. Конечно, в итоге это привело к тому, что Ким Ир Сен узнал о настроениях части своих сторонников и противников. Несмотря на предложения наиболее ретивой части своей группировки, хитроумный вождь решил, что отзывать Ли Санчжо с поста посла в СССР прямо сейчас неразумно — пхеньянскими делами могут заинтересоваться в Москве, — и приказал отпустить Ли обратно в Советский Союз.

Тем не менее в общем и целом после закрытия III съезда, с точки зрения внешнего наблюдателя, позиции Кима в стране стали заметно прочнее.

О том, что к такому выводу пришли даже люди, далекие от Северной Кореи, свидетельствует следующий пассаж из аналитической записки британского министерства иностранных дел, составленной меньше чем через месяц:

Зримым проявлением сохранения старых порядков было и то, что, по тогдашнему свидетельству болгарского дипломата, между собой северокорейские чиновники продолжали называть Ким Ир Сена «хозяин».

Для победы оппозиции ей требовалось сместить Ким Ир Сена с главного поста в стране — председателя ЦК ТПК. Органом, имевшим на это юридические полномочия, был сам Центральный комитет.

Таким образом, чтобы принять резолюцию об отстранении Ким Ир Сена, оппозиционерам нужно было большинство в ЦК. Центральный комитет состоял из 71 члена, то есть для принятия резолюции было необходимо 36 голосов.

Первоначальный расклад выглядел не в пользу оппозиции. 34 из 71 члена ЦК были назначены впервые в апреле 1956 года. Многим из «новичков» не хватало ни политического капитала, ни смелости, чтобы бросить вызов председателю ЦК. Из одиннадцати полных членов Президиума только двое или трое выглядели сочувствующими оппозиции.

Наконец, часть оппозиционеров была сама не вполне уверена в своей цели: некоторые считали, что, возможно, их старого товарища Ким Ир Сена стоит просто строго, но по-дружески покритиковать, а не прямо сразу смещать с должности.

С учетом этого разумнее всего для оппозиционеров было бы не привлекать к себе внимания, вести себя максимально лояльно на всех заседаниях ЦК, а тем временем тайно выйти на СССР и попросить Москву официально рекомендовать ТПК сместить Ким Ир Сена — и выступить в поддержку такой инициативы, когда она будет поставлена на обсуждение.

Но стратегия, в итоге выбранная заговорщиками, была намного менее рациональной: они начали открыто выражать недовольство ситуацией в стране на встречах партийного руководства и даже в ходе личных встреч с вождем.

Конечно, единственное, чего они добились таким путем, — показали Ким Ир Сену, чего от них можно ожидать и кого ему следует опасаться.

Однако настоящая битва была впереди. Похоже, еще до III съезда вождь начал подозревать Чхве Чханика и подумывать о том, чтобы исключить его из Президиума ЦК, но в итоге решил пока это не делать.

В официальных мемуарах Ким Ир Сена сказано, что о заговоре ему сообщили несколько больших чиновников, включая Нам Иля, что, судя по всему, подтверждается документами. Одно из сообщений — возможно, самое первое — вождь получил, когда находился с визитом в СССР. Узнав о том, что происходит, Ким Ир Сен резко помрачнел; стало понятно, что он отнесся к новостям крайне серьезно. Похоже, что Ким не был до конца уверен, на чьей стороне играет Нам Иль: в мае он подверг его критике вместе с Чхве Чхаником. Для вождя это было тревожное, полное неопределенности время.

У Ким Ир Сена была еще одна причина нервничать по поводу будущего. Когда северокорейский вождь был в Советском Союзе, его вызвали в Президиум ЦК КПСС и подвергли проработке за существование в стране культа личности и отсутствие внимания к уровню жизни простых людей.

Ким имел все основания полагать, что в Кремле подумывают о его смещении, а противостоять Москве напрямую пока не мог.

Высокопоставленный сотрудник посольства СССР в КНДР — советник Филатов — сообщил оппозиции о том, что северокорейского вождя критиковали в Москве. Часть оппозиции, воодушевленная новостями, решила, что теперь самое время пойти и рассказать Ким Ир Сену о том, что они знают, — и потребовать уступок.

Понятно, что это решение стало еще одной стратегической ошибкой: вождь выслушивал оппонентов, кивал, обещал пойти навстречу, а тем временем мобилизовывал своих сторонников для грядущего противостояния на пленуме ЦК.

Наконец менее наивная часть оппозиции прибегла к стратегии, о которой, говоря объективно, ей стоило задуматься еще несколькими месяцами раньше: они стали выходить на советское посольство. 5 июня Чхве Чханик договорился о встрече с послом. Иванов встретился с ним, как и планировалось, 8 июня.

Лидер оппозиции сказал послу, что в Северной Корее есть множество проблем: фракционность, непотизм, нападки на советских корейцев, продолжающийся поток грязи в адрес покойного Алексея Хегая, некомпетентность некоторых приближенных Ким Ир Сена, повсеместная бедность, нехватка духа XX съезда КПСС в партийной работе, отсутствие критики культа личности и сам культ Ким Ир Сена.

Чхве не стал заявлять напрямую, что Кима следует сместить с должности, но сказал, что Ким Ир Сену надо дать такой совет, чтобы тот к нему прислушался.

К началу августа оппозиция начала заметно нервничать. Советское посольство не вмешивалось в ситуацию напрямую, а в случае, если бы оппозиционеры рискнули вынести вопрос на пленум ЦК, то, скорее всего, им вряд ли удалось бы набрать необходимые 36 голосов. У заговорщиков появилась новая идея — ослабить группу поддержки Ким Ир Сена, исключив некоторых из его сторонников из состава Центрального комитета, чтобы таким образом повысить процент поддержки оппозиции в ЦК.

Ким Ир Сен мастерски нейтрализовал этот маневр: вождь заявил, что и сам частично несет ответственность за то, в чем обвиняют его подчиненных, и, таким образом «распылив» ответственность, добился того, что все его сторонники остались в составе ЦК.

Однако у оппозиции был и еще один важный приверженец — Ли Санчжо, тогдашний посол КНДР в СССР. У дипломата имелся прямой доступ к Кремлю, и он мог обратиться к Москве с просьбой о политической интервенции. 9 августа Ли Санчжо сообщил советскому руководству о планах заговорщиков. Их основная цель состояла в отстранении Ким Ир Сена от руководства ТПК.

По плану, пост председателя ЦК должен был занять Чхве Чханик. Ким Ир Сен остался бы председателем Кабинета министров, но должность главнокомандующего КНА при этом планировалось передать Чхве Ёнгону. Оппозиция на тот момент полагала, что Чхве Ёнгон — делегат от ТПК на XX съезде КПСС — поддержит их выступление, хотя события повернулись по-другому.

Но пхеньянская часть оппозиции так ничему и не научилась. Вместо того чтобы соблюдать конспирацию, они продолжали открыто критиковать Ким Ир Сена — прямо перед грядущим пленумом ЦК ТПК. Ким знал, что вопрос о власти решится на этом пленуме. Вождь готовился к противостоянию, тайно передавая указания своим сторонникам и параллельно оказывая давление на часть оппозиционеров, пытаясь заставить их замолчать. Верный Киму министр внутренних дел Пан Хаксе послал во все районы Пхеньяна переодетых в штатское сотрудников министерства.

Днем решающей битвы стало 30 августа 1956 года. Бывают дни, которые определяют ход истории на десятилетия вперед, и этот четверг стал для Северной Кореи именно таким днем.

К открытию пленума Центрального комитета Ким Ир Сен знал, кто и когда поведет на него атаку. На его стороне было большинство; вождь был готов к бою. Пленум начался с доклада самого Кима о его визите в СССР и другие соцстраны. О культе личности вождь упомянул в конце доклада, заявив, что эта проблема в ТПК существовала, но не носила масштабного характера и, по сути, уже во многом решена.

Следующим по очереди выступал Ким Тхэгын, председатель профкома провинции Северная Хамгён. Его речь восславляла ТПК и содержала нападки на профсоюзы и Министерство труда — организации, возглавляемые оппозиционерами.

Третьим взял слово член оппозиции — министр торговли Юн Конхым. Юн встал со своего места и начал говорить: «Мое выступление будет посвящено существующему в нашей партии культу личности и его серьезным последствиям». В какой-то момент Юна прервали, но черновик его речи сохранился в архивах. Вот самые важные цитаты из черновика этого судьбоносного выступления:

Как видим, речь была написана вполне в духе обычной коммунистической ортодоксии и не была особенно радикальной. Юн не призывал к немедленному отстранению Ким Ир Сена от руководства — только к осуждению его культа. Однако все присутствующие, включая и Юн Конхыма, и Ким Ир Сена, понимали, что из такого осуждения с неизбежностью последуют оргвыводы.

Иными словами, человек, осужденный Центральным комитетом, уже не мог его возглавлять — и вскоре на новом пленуме ЦК было бы принято решение о смещении Ким Ир Сена с поста председателя.

Конечно, Ким не мог допустить, чтобы резолюция Юна была принята ЦК. Речь Юн Конхыма прерывалась выкриками сторонников вождя: «Что вы клевещете?», «Разве ТПК фашистская или буржуазная партия?». В поддержку министра высказался только Чхве Чханик.

Юн заявил, что устав ТПК систематически нарушается, и в качестве примера привел назначение министра национальной обороны Чхве Ёнгона на должность зампредседателя ЦК. Кто знает, возможно, именно из-за этой ремарки Чхве Ёнгон в конце концов решил поддержать Ким Ир Сена? Вице-маршал Чхве встал со своего места и в бешенстве заорал на Юна:

«Да ты охренел, что ли, засранец?! Я когда с японцами сражался, ты императору „ура“ кричал!»

Пленум ЦК теперь уже походил скорее на пьяную драку в кабаке, чем на организованное заседание. Стоял невообразимый ор; в воздухе звучали оскорбления. Два члена ЦК — Пак Чханок и Пак Ыйван — призвали к порядку. Ким Ир Сен ответил на речь Юн Конхыма, заявив, что давать реакционным, антипартийным элементам продолжать выступления нет необходимости, и поставил на голосование вопрос о прекращении прений. По сути, именно это голосование стало голосованием о пути, по которому пойдет Северная Корея.

Только семь членов ЦК проголосовали против. Большинство поддержало Ким Ир Сена, и всем присутствующим в зале стало очевидно, что вождь выигрывает сражение. Чхве Чханик и Пак Ыйван немедленно предложили отменить решение и продолжить дебаты; конечно, этот жест отчаяния успеха не возымел. Нам Иль выступил осторожнее — он осудил Юна и назвал его выступление антипартийным, но предложил все равно дать ему договорить. Это предложение также было отклонено.

Лоялисты стали кричать: «Разгромим и уничтожим!», недвусмысленно намекая на то, какая судьба ждет оппозицию. Увидев, что его выступление не получает поддержки, Юн Конхым покинул зал заседаний.

Ким Ир Сен объявил перерыв.

Остаток дня был посвящен резкому осуждению действий проигравшей оппозиции. Верные Ким Ир Сену члены ЦК выступали с речами, полными гнева и угроз в адрес тех, кто посмел посягнуть на авторитет вождя. Чхве Чханик попытался было что-то сказать, но был тут же заглушен лоялистами.

Что же до Юн Конхыма, то он не вернулся после перерыва, и вождь не преминул этим воспользоваться. «Здесь отсутствует Юн Конхым, — сказал Ким Ир Сен. — Для члена парткомитета отсутствовать на заседании без причины — значит нарушать партийный устав. Это антипартийный поступок. Я предлагаю в качестве наказания исключить его из партии. Кто за — прошу поднять руки».

В этот раз только один человек посмел проголосовать против решения, предложенного вождем. Это был Со Хви, глава профсоюзов КНДР, бывший, судя по тому, что о нем известно, самым либеральным и одновременно самым смелым политиком во всей истории КНДР.

На стороне Ким Ир Сена было явное большинство. В итоге на следующий день пленум принял резолюцию, осуждающую оппозицию за «фракционный заговор». Резолюция по-прежнему называла их «товарищами» и даже упоминала «существовавший в нашей партии в идеологической сфере слабо проявленный культ личности», но эти формулировки никого не обманывали. Оппозиционеры были обречены.

Судя по всему, они и сами это осознавали. После того как 30 августа Юн Конхым и Со Хви обнаружили, что у них в квартирах отключены телефоны, они поняли, что их единственный шанс сохранить себе жизнь — это немедленно бежать из страны в дружественную китайской фракции КНР. Юн и Со встретились с двумя другими членами своей фракции, сели в машину одного из них (номера машин Юн Конхыма и Со Хви были хорошо известны властям) и немедленно выехали в сторону реки Ялу, протекающей по китайско-северокорейской границе.