Птица Феникс, музыкальный бестиарий и безумный бог даков: как румынский деспот Чаушеску сформировал местную рок-сцену

Поначалу кажется, что Румыния и умный рок — две разные вселенные. Люди постарше вспомнят оруэлловский коммунизм Чаушеску. У миллениалов же музыка родины графа Дракулы скорее ассоциируется с Morandi — под готично-печальный хит выходцев из Бухареста Angel в 2008 году умудрялись даже танцевать.

Бывают еще археологи винтажного неформата. Они копают глубже. И, когда слышат колоритные этнические созвучия, жизнерадостные баталии электрогитары с флейтой, инопланетный язык, похожий на итальянский и латынь, они ловят экстаз полета в стратосферу. Не влюбиться после этого в румынский рок невозможно. В нем есть запредельная свобода, которой иногда не могли достичь даже британские эталоны стиля.

Парадокс в том, что эта дерзость на грани рождалась в условиях жесточайшего культурного прессинга 70-х годов. Румынские рокеры балансировали между ригидным курсом партии, требующими перемен вкусами молодежи и теми крупицами мировой музыки, что просочились в практически изолированное государство.

Но в начале 60-х в Румынии еще не было никаких культов личности. Поэтому рок-н-ролл спокойно натурализовался в крупных городах вроде Бухареста и Тимишоары.

Пионерами локального мейнстрима стали Uranus, Cometele, Sfinţii. Они играли актуальные стили тех лет — серф, бит, рок-н-ролл, боссанову. Иногда прикасались к эстетике хиппи.

Конечно, эпатажный фэшн молодежи раздражал старых коммунистов. Но в целом они толерантно относились к модным веяниям. Даже не трогали ансамбли, если те пели кавера на битлов и роллингов на английском языке. Единственное, не использовали в обиходе слово «рок» — ансамбли назывались «формации де читаре электриче».

В 1968 году группа Sincron даже выпустила на государственном лейбле Electrecord пластинку, на которой корпоративные сессионщики записали свои версии боевиков The Beach Boys, Mamas and Papas и The Ventures. Сейчас ее считают одним из первых румынских рок-альбомов.

Отдушиной для румынских меломанов стали студенческие клубы. В 1969 году в Бухаресте на базе Архитектурного университета открыли Club A — модное ивент-пространство, где молодежь колбасилась под отвязные аккорды новых коллективов. Более того, по данным американского журнала Vice, в клубе даже провели первый рок-фестиваль.

Драма началась в 1971-м.

Вождь Николае Чаушеску, до этого лояльный к остальному миру и еще не оторванный от реальности, посетил Северную Корею. Его замкнуло на идеях чучхе, впечатлили миллионы азиатов, фанатевших от культа личности вождя, и «великий кондукэтор» практически закрыл Румынию от других стран.

По возвращении он опубликовал «Июльские тезисы» — культурную революцию в миниатюре. Креативный класс обязали забыть про дольче виту и богемный декаданс. И приказали создавать оды безразмерному эго «Дуная разума».

Чтобы народ лучше подчинялся, манипулировали страхом перед пытками, применяемыми секуритате — местными органами госбезопасности. В такую жесть «формации» еще не попадали! Многие старые коллективы после такого просто исчезли.

Фантастически повезло ансамблю Mondial. В 1971 году в связи с новой политикой бонзы государственного лейбла Electrecord почему-то не запороли добротную первую пластинку, явно навеянную калифорнийским саундом заката эры хиппи.

Релиз соответствует канонам стиля — в нем есть липкий бас, гитарный фузз и кислотная канва электрооргана. Хоть музыке не хватало истинно американского босяцкого вайба, звук получился весьма вкусным. Особенно десять минут эпика Vântul-Nopți De Veghe-Vara — эксплозия драйва и выход за пределы экзистенции строителя социализма. В иных реалиях, возможно, коллектив стал бы румынскими Vanilla Fudge, но год спустя он распался.

Чтобы увести общество от интеллектуального разврата, коммунисты придумали Joi ale tineretului — мероприятие вроде советского «Алло, мы ищем таланты». Там преобладал одобренный партией контент, что не исключало прорыва неформата вроде околоджазовых джемов.

Это потоковое событие ускорило продвижение группы Sfinx как драйвера умной музыки. В 60-х патлатые босяки погружали танцплощадки в сомнамбулизм каверов The Doors или раскачивали цветастых хиппи извилистыми джемами по мотивам Ten Years After.

Они же создали в 1975 году личную ретроспективу стилей румынского рока. Пластинка Lume Albă представляет собой уютный шейк из раннего харда, блюз-рока и нетипичного для локального андеграунда стиля кентербери.

В этом интересная загадка: как чисто английский вейв просочился в герметично упакованную Румынию? При погружении в треки Muntele и Sinteze рождается законное желание спросить: откуда Sfinx знают, как играют Camel?

В канве обеих пьес четко слышны холодные, словно не от мира сего, клавишные проходы, как у Питера Барденса. Да и сами композиции будто списаны с инструменталов, которые играли Camel на первых четырех альбомах. Интересно, что даже гитарное соло в тяжело-шустрой Secolul Vitezei походило на кружева Эндрю Латимера, гитариста Camel.

Можно было бы подумать на соседнюю Венгрию, но там играли либо «космос», либо хард, либо хеви-прог. Но никак не то, чем прославились «кентерберийцы» в сумрачной Англии. Остается только приятно удивляться схожести мышления людей с полярным бэкграундом.

Чтобы не загружать рассудок креативного бомонда, банда взяла из 60-х смачную порцию рок-н-ролла. Самый мощный трек с характером британского вторжения — Horă De Băieți. В середине его ощущается, что группа вот-вот собьется и улетит в грув роллингов с их фирменным сердитым и вечно недовольным миром Satisfaction.

Закрутивший гайки Чаушеску не подозревал, что косвенно запустил мегаклевый кейс по созданию румынского бренда — группы Phoenix, что трансформировалась из местечковых битников во флагмана румынского этно-рока.

Группа появилась в 1962-м в космополитичной Тимишоаре. Замутил проект Нику Ковачи — художник и классный гитарист. До 1965 года ансамбль назывался Sfinţii — «Святые», но Минкульт потребовал изменить название, потому что оно напоминало о религии, которая не вписывалась в идею атеизма. Так они решили стать Phoenix.

В 60-х они играли битлообразные песенки и лайтовую психоделию в духе The Who и Animals. А Нику Ковачи даже в самых ярких снах не мечтал, что станет рок-менестрелем румынского фольклора.

До 1970 года власти терпели чужеземную манеру «прозападных выскочек». Но когда вокалист ансамбля Флорин Бордияну эмигрировал в США, у Ковачи начались проблемы с органами госбезопасности. Гитариста вызвали в худсовет, приказали оставить тлетворные западные мелодии и воспевать великую Трансильванию.

Возможно, смышленый гитарреро и сам ухватился за идею смиксовать румынское фэнтези с трендовыми веяниями европейского рока. Дело в том, что бит, за который Ковачи словил нагоняй, к началу 70-х просто устарел. И если музыкант сам желал развития, то вполне вероятно, что он увидел потенциал в синтезе рока и национальной архаичной музыки.

В 1972 году «фениксы» отожгли со страшной силой! Создали взрывоопасную смесь яростных гитарных риффов и жизнерадостных этнических сказаний. Поэтому первая пластинка Cei Ce Ne-au Dat Nume изумляет дерзостью даже полвека спустя.

Тут сошлись два культурных кода: кряжистый архетипичный хард и летопись простого быта румынских предков с их сельскими мистериями, ликованием по поводу щедрого урожая и раскатистыми свадьбами. Такая смесь летит шаровой молнией прямо в дофаминовые нейроны. Поэтому наэлектризованные соляки в боевиках Nunta и Toamna пробуждают основной инстинкт тряхнуть хаером, высунуть язык и показать козу.

Но по-настоящему тяжесть «фениксов» раскрылась в Negru Vodă. Это эпическая былина о валашском господаре XIII века. В ней банда близко подобралась к оголенному нерву протометала. Пятнадцать минут сочного джема с рыкающими риффами, знойный батл гитары и цыганской скрипки сходу проникают в лимфатические узлы. Поэтому сейчас «Черный воевода» — серьезный артефакт румынского хеви.

Более того, «жар-птица» отважно полетела исследовать смежные направления.

Солнечные пьесы вроде Păpăruga зазвучали как оммаж акустическому альтер эго Led Zeppelin. В дремотном пробуждении Primăvara группа искусно окутала слух басом и скользящей флейтой — и угадала world music, что станет модным стилем в 90-х. Космические Introducere и Pseudo-Morgana вполне вписались бы в сессии Pink Floyd эпохи саундтрека Obscured by Clouds.

В тот же период Ковачи, довольный вау-эффектом от лонгплея, еще дальше рванул в этнические изыскания. Теперь его манил цыганский лайфстайл — эстетика ромалэ стала концепцией второго релиза Mugur de Fluier. Для пущего эффекта он подбил друзей добавить легкий вайб средневековой музыки.

Поэтому на пластинке 1974 года преобладал фолк — пасторальный, трогательный и местами не лишенный нерва. В нем даже электрогитары звучали близко к акустике и музыка окрасилась перкуссией, челестой и колокольчиками.

Да, после ударного дебюта свежая работа могла разочаровать тех, кто любит ритм потяжелее. Но и они вряд ли прошли мимо Strunga — эпика с вязким ритмом, лунатичным проигрышем флейты и мистическим фэнтези о карпатских соловьях-разбойниках. Даже сейчас трек вызывает экстатический фриссон у ценителей жанров нью-эйдж, трип-хоп и эмбиент.

Позаботилась банда и о тех, кому нравится погорячее. Если бы они играли экспансивный полублюзовый боевичок Pavel Chinezu в наливайке пролетарского Детройта, то реднеки, залитые до полного бака пивом, спутали бы «фениксов» с Grand Funk Railroad. Да и утробно-мясистые риффы вместе с шизоидным диалогом скрипки и гитары в Dansul Codrilor устроили «солнце Монако» тем, кто изучал истоки стоунер-метала.

В 1975 году «кудесники огня» придумали онейроидную реальность, в которой сказочные единороги, василиски и русалки комфортно сосуществовали с геометрически точным саундом сверхдалекого будущего.

Такая реальность присутствует на альбоме Cantofabule. Его концепт — античный бестиарий даков. Этакий контрастный гайд по мифическим животным, которых почитали предки румын. Заметно трансформировалась и музыка: местами звуки синтезатора добавили даркушного вайба, а брендовый симбиоз этники и харда ловко смешался со светлой аурой спейс-рока.

Тут полно залипательных моментов. Холодные всплески клавиш и фуззованная гитара стартовой Invocație искусно рисуют погружение в неведомый пантеон зверей. Обтекаемые соло и клавишно-гитарные переливы треков Delfinul и Cîntic-Lu A Cucuveauă-Llei уносят в солнечные миры, где живут добрые скарабеи и дельфины.

Неудивительно, что двойной релиз любят и сегодня. Нынешние меломаны смакуют, как инновационные румыны мастерски вплели в свою музыку элементы немецкого краут-рока и французского жанра «цойль». И заслуженно ставят Cantofabule в ряд с лучшими пластинками европейских авангардистов Khan, Magma и Nektar.

Не оценили креатив только агенты вездесущей секуритате. Они подозревали, что посредством инструментала Zoomahia эти экстремисты саботировали общественную безопасность. Действительно, батальный, в духе дисгармонии King Crimson, драйв вполне мог не только символизировать войну между добрыми и злыми существами, но и служить аллюзией на бунт против режима Чаушеску.

С тех пор власти стали гитариста зажимать. Не в пользу Ковачи сыграло еще и то, что он женился на голландке. Поэтому опальный Нику решил бежать из страны. К нему присоединились коллеги — в марте 1977 года, после концерта в черноморской Констанце, музыканты спрятались в больших колонках Marshall. Покинули концертный грузовик уже в Белграде и улетели оттуда в Западный Берлин.

Их скромный камбэк случился в 1992-м. «Фениксы» выдали двойной лайв с симфоническим оркестром. В XXI веке чаще давали ностальжи-шоу, чем записывали свежие пластинки. Финал группы наступил в августе 2024 года, потому что Нику Ковачи умер во время операции на мозге.

В еще более глубокий исторический трип погрузилась группа Sfinx. Они выкопали из песков времени Залмоксиса — античного персонажа, объявившего себя фракийским локальным божеством.

Этот криповый мужик куролесил где-то в землях Нижнего Дуная. Он вожделел хайпа любой ценой — тащился от войны, ловил животный экстаз от ограбления соседей, мутил безумные пиры с океанами пития погорячее, был верховным ситтером на своих шизофренических мистериях.

Потом эгоманьяк Залмоксис решил стать божеством. Он разработал синкретическое учение, сотканное из знаний, которые он получил, когда был в рабстве у Пифагора, египетских концепций мироздания и глюков, схваченных в психоделическом потоке.

Даки Залмоксису поверили — он пообещал, что верующие в него не разлетятся после смерти на молекулы, но будут дальше пить вино и наслаждаться снадобьями разными.

Культ Залмоксиса растворился в процессе завоевания Дакии римлянами. О нем бы вряд ли вспомнили, если бы не Дэн Андрей Алдеа — клавишник, скрипач и гитарист «Сфинкса». Он распаковал историю допотопного фрика для новой рок-оперы Zalmoxe.

Но и здесь целью было не славословие эпичной личности. Античный инфобизнесмен стал еще одним символом сопротивления тирании Чаушеску.

В 1979 году со «сфинксами» случилось волшебство — рок-оперу выпустили на виниле. До релиза она снискала успех на молодежных опен-эйрах, дико напугав партийных скуфов. Несколько раз они даже срывали выступления, чтобы хайрастый молодняк не проникся опаснейшим инструменталом Kogaion и не рванул устраивать краш-тест социалистической системе.

Деструктивный Kogaion иллюстрировал жутковатую румынскую действительность тех лет. Это искривленное пространство, характерное скорее для параноидных британцев Van Der Graaf Generator, наилучшим образом изобразило уродливый контраст между вульгарной роскошью четы Чаушеску и работягами, падающими в голодный обморок.

Кстати, это единственный инструментал на пластинке, от которого фонит чернухой. Остальной материал — достаточно светлый, с деликатной текстурой космических синтезаторов и игристым флером, который присутствовал у итальянских певцов. Сегодня рок-оперу даже сравнивают с прогрессивными опусами выходцев из Рима.

Символически пластинка Zalmoxe завершила яркий эон полистилистического рока 70-х. Музыка следующего десятилетия в лучшем случае устремилась в минимализм хеви-метала и панка, но чаще транслировала болезненную реальность.

Сегодня невозможно вообразить румынскую рок-сцену 70-х без ярких ансамблей FFN и Progresiv™.

Контрастные по духу, они лучшим образом передают разную тональность локального хард-рока. И являют собой достойный образец ансамблей, у которых нет сложного концепта, но их песни тоже интригуют.

О коллективе FFN мало инфы в интернете. Они не замечены в коллизиях с локальными органами госбезопасности. Зато касаемо музыки здесь есть о чем поговорить. Супербанда зародилась в легендарном Club А в 1971 году.

До этого участников уже знали на рок-сцене: гитарист Габи Литвин и басист Сильву Олару играли в Mondial, а барабанщик Флорин Димитриу задавал ритм в раннем Phoenix.

В 1976 году они записали ностальгическую пластинку Zece Pași: сохранили на виниловых дорожках традиции конца 60-х, принесли сочный эликсир из баса, бита, рок-н-ролла с легкой примесью прога, фолка и даже латинских мотивов. Это был идеальный чилаут, поэтому релиз стал топовым для студенческих пати на хате.

Уже первая пьеса Cetatea Noastră изливалась из динамиков мягкой, но весьма напористой басовой волной. В ней соединились отрывистые риффы, флейтовые трели, многоголосие и расколбас. Ее можно сравнить с тем, что на заре 70-х играли англичане Foghat.

Не лишена музыка FFN и отсылок к лучшим образцам классического рока. И тут явно выделяется пятиминутный шедевр Omagiu, где горячие потомки даков рубанули зафуззованный рок, а в середине дали изящное клавишное соло, явно навеянное Бахом и пепловским хитом Burn.

К сожалению, нашлись критики, обвинявшие FFN в архаичном саунде как из «протестного шестьдесят восьмого». Действительно, треки вроде Speranța, Definiție или Interludiu навеяны битловской романтикой. Но и они поданы с фантазией и ажурно-небесной медитацией популярного тогда спейс-рока.

Progresiv™ зашли в пространство контркультуры, и старые церберы секуритате снова напряглись от провокационной музыки.

Зато молодые агенты тайной полиции от пластинки Dreptul De A Visa стопудово заторчали сразу. Потому что это булькающее звуковое варево реально текло по сосудам до глубинных тканей миокарда. И шокировало тем, как дерзкий роковый грув гармонично уживался с мелодикой Восточной Европы.

Уникальная фактура саунда Progresiv™ обусловлена гитарным стилем Ладислау Хердина. В нем сочетались элементы заффузованных американских кислотников 60-х и низкий смолистый регистр, что прославил Тони Айомми и Black Sabbath.

Эксперты-металлисты сегодня даже отмечают, что в 1976 году эта банда заложила элементы местечкового стоунера. Гипотеза их обоснована, потому что ершистая гитара и булькающий бас в треках Omul e Valul или Clepsidra предлагают вспомнить, какую музыку играли на неформатных тусовках конца 90-х.

В этом смысле интересна эклектичная Dreptul Di A Visa. Мало того что ее переполняют кипящие риффы, так еще и под конец Ладислау сплел арабскую вязь, которая утаскивает воображение в цветастый лабиринт египетского рынка.

Еще одна обаятельная фишка альбома, которая есть во всех песнях, — переклички грубой гитары и артистичной флейты. Флейта в принципе народный инструмент балканских и закарпатских краев. Поэтому ее появление здесь не удивительно, ведь в роковые риффы так гармонично врываются народные румынские мотивы. И это делает группу уникальной, несмотря на схожесть с Jethro Tull.

В чем феномен румынского рока 70-х? В первую очередь в его витальности и способности к развитию в экстремальных условиях. И в том, что рок стал реальным драйвером протеста молодых людей, недовольных положением дел.

Если рассматривать его в контексте самой музыки, то он хоть и самобытен, но вполне укладывается в рамки мировой эволюции жанра.

Так, этно-рок Phoenix не стал исключительно локальным явлением. Фолк-волна в роке началась на Западе еще в 60-х. Успешно опирались на акустические традиции средневековой Англии Led Zeppelin. Шотландцы The Incredible String Band на Вудстоке залили дозу эйсид-фолка в фанские уши. Кентская Spyrogyra музицировала на стыке фолка елизаветинской эпохи, кислоты и кентербери.

В начале 70-х фолк-ренессанс наслоился на становление собственной рок-сцены стран советского блока. Румынский музыковед Флорин Курта назвал это явление native rock. При этом восточноевропейские коллективы не копировали аутентичную мелодику, но интегрировали ее в актуальные мировые рок-веяния.

Несмотря на изоляцию, румынские музыканты всё же имели представление о происходящем в мире рока. Они ездили на фестивали в Югославию, Венгрию, Польшу и Чехословакию, где во время отдыха слушали свежие пластинки западных групп. Да и в самой Румынии секуритате хоть и была вездесущей, но не настолько, чтобы отслеживать, какой крутят плейлист в каждой андеграундной квартире.

Восьмидесятые годы принесли румынам безысходность, крыс и кислый запах забродивших яблок. Это был идеальный сетап для зарождения злого панка. Виной тому стали дефолт и адовая экономия.

Страна в те годы являла собой зловещий сюр. По серым улицам шли на работу люди-зомби в надежде добыть талоны на скудную еду. Окна домов зияли черными провалами, потому что в них не было тепла и света. Чаушеску лишил народ даже базовых удобств, чтобы привести Румынию к автаркии.

Румынский панк-рок зародился в Крайове. Овчарки «гения Карпат» начали охоту на гопников в дерматиновых косухах и с чебурахнутой прической. Они пытались истребить вредоносный вирус на корню, потому что дико боялись, что глобальная психушка станет новой арт-идеей.

Панк ушел в глухой андеграунд до начала 90-х. Городские легенды не сохранили сведений о ранних панкушных бандах. Динозавры стиля только вспоминают, как ловили югославские и болгарские FM-станции и писали на кассеты хардкорные треки Sex Pistols, Ramones и Exploited. Сейчас они иронизируют, как изобрели локальный лоу-фай, но сорок лет назад затертые пленки были главным саундтреком румынских подворотен.

Румынский хеви-метал тоже пребывал в зачаточном состоянии.

В контексте тех реалий повезло металлистам Iris. Каким-то чудом на закате правления Чаушеску монополист Electrecord издал целых три пластинки ударников рок-металлургии.

Сейчас банда интересна всяким ресечерам экзотических древностей, да и звучали в 80-х Iris по-доброму наивно — без сухой точности, экстрима, злостного оскала. Насыщенный и округлый саунд ассоциировался скорее с 70-ми и уводил в реминисценции о ранних Krokus, AC/DC, Y&T и Judas Priest. При этом нельзя обвинить ребят в доморощенности — они не плагиатили мировые достижения, а встраивали их в свое видение.

Занятно, что в 1977 году Iris невольно заложили основы румынского пауэр- и спид-метала. Их гневный хеви-опус Corabia cu Pânze с нервным ритмом и темпераментной перкуссией хоть и не дотягивал до сравнения с кипящей лавой, но знатно подпалил шесть тысяч пар ушей на стадионе в Бухаресте. Магия еще и в том, что провокационный трек попал в сет-лист пластинки-сборника Formatii de muzica pop.

Румынский хеви разродился всё же в 90-х. На волне хайпа от свержения Чаушеску на локальной сцене зазвучали экстрим и навороты.

Более гневно заиграли Iris. Cargo вытащили из андеграунда умный замес шрайка, низкого регистра тяжести и элитного неопрога. Появились отрешенный дум, безысходный блэк, технократичный треш. Negură Bunget стали хедлайнерами фолк-метала, основанного на сказаниях Трансильвании. Но эта музыка относится к новой эре, заслуживающей отдельного исследования.